Находящийся под стражей казахстанский журналист Михаил Козачков продолжает откровенно рассказывать о колоритной жизни в СИЗО и его обитателях.

«Страханись и не кубаторь». Журналист Михаил Козачков о жизни в СИЗО и особенностях тюремного сленга

Всем привет! Это Михаил Козачков из следственного изолятора Алматы. Я уже больше месяца нахожусь под стражей, следствие по моему делу продолжается. 

А пока я жду, в чем меня обвинят окончательно, изучаю новую для себя культуру. СИЗО в этом плане просто кладезь знаний. 

Тут неожиданно выяснилось, что никто в изоляторе не говорит: «Вечер в хату, часик в радость». Может у “ходоков” (ранее судимых) это используется, а мы, “первоходы” (ранее несудимые), в основном здороваемся, как на воле. Во время прогулок, когда в бетонные дворики выпускают весь продол (то есть камеры из одного коридора), люди приветствуют друг друга традиционно: «Салам алейкум, ағайындар, темек барма?»

Еще на прогулки кто-то из соседей выносит с собой маленький магнитофон, хрипящий, словно Володя Высоцкий в молодости, включая на всю громкость затертые песни. «Скажи мне, мама, сколько стоит моя жизнь, – хором подпевают арестанты, – моя жизнь – это драма, моя душа несется несется ввысь». Звучит, кстати, вполне уместно. Но «Фактор-2» я бы из плейлиста убрал. 

Разумеется, учу здесь местные термины, пригодятся в лагере. 

Например, есть слово “страханись”. Так говорят, отправляясь в уборную, чтобы другие не сели в этот момент кушать. Правило работает и в обратную сторону – если кто-то ест, в туалет заходить нельзя. 

“Кубаторить” тоже нельзя. Этот термин означает депрессию. Нельзя грустить, скучать по семье, переживать… Арестанты друг друга поддерживают словами: “Не кубаторь, брат!”

“Баркас” – стол в камере. Тут едят и пишут статьи.

“Вертолет” – верхняя полка на нарах. Я на такой сплю, там света больше. 

“Мулька” – записка. Мне тоже приходила. 

“Уши” – сигареты. 

“Пантишки” – сладости. Их едят очень много, людям явно не хватает гормона счастья. 

“Келеш” – переезд. Я больше двух недель провел в карантине, потом келешнулся в хату побольше. 

“Птичье гнездо” – решетка над дверью камеры. Мы над ней подтягиваемся. Мой рекорд – 6 подходов по 6 раз, спешить нельзя, можно травмироваться. 

“Объебон” – это постановление о квалификации деяния. У меня их уже три. В каждом новом появляются еще по статье. Всего их уже пять. Особо опасный преступник из Телеграма. 

“Поманушка” – человек, зовущий на помощь постовых во время драк. Таких тут не уважают. Впрочем, у меня в камере все тихо-мирно, конфликты никому не нужны, как и лишние проблемы. 

Как сформулировал мой сосед, ожидающий приговор за торговлю наркотиками: «Я просто хочу выжить». Дома его ждет тетя-инвалид, родителей нет.

Меня же дома ждут жена, дети, мама, сестры, теща с тестем и многие другие. Я тоже хочу выжить и вернуться побыстрее. 

Поэтому стараюсь не кубаторить.

Козачков М.В.


Напомним, что Михаил Козачков был задержан вечером 18 декабря. Агентство по финмониторингу подозревает журналиста в пособничестве ОПГ Коспаева в совершении рейдерских захватов. 

Позже казахстанские журналисты обратились к Токаеву с просьбой помочь освободить Козачкова. В своем обращении казахстанцы отметили «вопиющий пример нарушения прав гражданина».

11 января журналист сам написал письмо президенту страны Касым-Жомарту Токаеву, в котором назвал ложью обвинения в свой адрес и попросил его взять расследование под личный контроль. Он отметил, что уголовное дело в отношении него затрагивает интересы разных людей, в том числе высокопоставленных, и напомнил, что никогда не был знаком с Елдосом Коспаевым и не получал от него никаких указаний. Журналист Вадим Борейко также опубликовал на своей странице в Фейсбуке подробности дела Козачкова.

Поделиться: